Глава 5.
«Клянусь в том, что хочу и должен служить…»
Ты должен посвятить
отечеству свой век,
коль хочешь навсегда
быть честным, человек.
Д. Фонвизин
История городского хозяйства Москвы берет начало в 60-е годы позапрошлого столетия. Хозяйство города тогда только создавалось. Функции городского общественного управления сводились к финансированию больниц, училищ, приютов, богаделен, казенных зданий, водопровода, садов, скверов и т.д. Кроме того, Московская дума должна была выделять средства на содержание полиции, пожарных команд, тюрем. Эти статьи расходов были обязательными для города и составляли львиную часть бюджета. К «необязательным расходам» относились медицина, народное образование, общественное призрение и благоустройство. Удельный вес ассигнований по ним постоянно сокращался, единственным исключением из этого была статья расходов на народное образование, которые росли быстрее, чем городской бюджет в целом.
В обязательных расходах больше половины средств уходило на содержание полиции. Штат полиции был очень многочисленным. Есть интересная статистика, подтверждающая этот факт. По данным за 1864 год один полицейский чин приходился на 77 жителей Москвы (на 210 в Санкт-Петербурге, на 415 в Вене, на 416 в Берлине). Российская полиция содержалась полностью за счет средств городского бюджета, в отличие от европейских стран, где полиция была на содержании государства, а городские бюджеты частично участвовали в этих расходах.
Кроме содержания штата полиции дума Москвы должна была обеспечить квартирами городовых и всех остальных служащих полиции (вплоть до повивальных бабок). Дума всегда сопротивлялась увеличению расходов на полицию, однако, зачастую это сопротивление не отражалось каким-либо существенным образом на городских расходах.
Полиция ведала и пожарной частью. На полицейском доме каждой из 17 частей (участков, на которые была поделена территория столицы) возвышалась каланча, на которой дежурили часовые, следившие за появлением дыма и при необходимости – поднимавшие тревогу, по воспоминаниям В. М. Голицина, очень часто фальшивую.
Когда случался пожар, то на каланче выкидывался сигнал – черные шары и крест. Почти не было москвича, который не знал бы, какой сигнал какую часть обозначает, не знал бы, что если один шар, то значит горит в Городской части, два шара – в Тверской, два шара и крест под ними – в Яузской и т.д. Когда же выкидывался еще и красный флаг, то это обозначало большой пожар, требовавший сбора всех частей команды, и если сигнал указывал ту часть, где обыватель имел свой дом, то он все бросал и спешил туда.
Вообще … москвичи охотно засматривались на то, как с грохотом и треском мчится пожарный обоз с прекрасными лошадьми, запряженными парами, тройками, четверками, подобранными по мастям, как летит брандмайор[1] или обер-полицмейстер на своих парах с пристяжными[2]…
Все это напоминало театральное действие с участием романтических героев. Лошади у каждой части пожарных были одной масти, с многочисленными колокольцами. Вестовой в медной каске, который возглавлял выезд, трубил в сигнальную трубу. За вестовым везли ручные пожарные насосы, затем следовал целый ряд бочек с водой. Каждую бочку тащила пара лошадей. Если выезд на пожар осуществлялся в вечернее время, то у вестового и пожарных были в руках зажженные факелы. Это было красивое, но зловещее зрелище. Поскольку в Москве пожары возникали достаточно часто, пожарная служба была овеяна героизмом, а расходы на содержание именно пожарной части гласные думы из всех обязательных расходов признавали справедливыми: примерно 15-20% от бюджета города.
За счет средств бюджета содержалась и канцелярия генерал-губернатора. В Московской думе между собой ее называли ордой.
С течением времени груз обязательных расходов становился легче для бюджета думы: появлялись правительственные поступления в возврат расходов города, в ведении думы оставалось все больше средств, которыми она могла распорядиться по собственному усмотрению.
Если в 1840-е годы Иван Григорьевич Кольчугин сделал попытку высмеять московские городские власти, то Александру Григорьевичу Кольчугину выпал реальный шанс что-то изменить не только в управлении родным городом, но и в его внешнем виде, архитектуре и благоустройстве.
В типовом свидетельстве, выдаваемом купцам, обязательно было записано, к исполнению каких общественных обязанностей должен быть готов каждый из них. И тысячи купцов по всей стране вели активную общественную жизнь, заседая в тех или иных обществах, возглавляя их, попечительствуя тем или иным учебным или богоугодным заведениям, становясь гласными городских дум или городскими головами.
Кольчугин не был исключением. О том, насколько активный образ жизни на протяжении десятилетий вел московский 2-й гильдии купец Александр Григорьевич Кольчугин, рассказывает его формулярный список, то есть личное дело XIX – начала XX веков. Он был гильдейским старостой Московской купеческой управы (1875 – 1877), гильдейским старостой Московского купеческого общества (1877 – 1879), гласным Московской городской думы (1877 – 1879, 1881 – 1893), старшиной Московского купеческого сословия (1887 – 1892), попечителем Александровской больницы Московского купеческого общества, председателем временного Правления богадельни с сиротским отделением Д. А. Морозова, попечителем Петровско-Хамовнического городского начального училища и пр. За многие годы Александр Григорьевич, а это специально отмечено в формулярном списке, ни разу не отдыхал от всех этих многотрудных обязанностей.
Перед вступлением в должность гласного Московской городской думы согласно Инструкции для производства городских выборов, утвержденной приговором (решением) думы № 84 от 23 сентября 1880 года, Александр Григорьевич Кольчугин как и все остальные избранные лица, присягал Государю Императору и государству Российскому о добросовестности исполнения принимаемых им на себя обязанностей:
«Клятвенное обещание Гласного
Московской Городской Думы:
Я, нижепоименованный, обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом, пред Святым его Евангелием, в том, что хочу и должен ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ, моему истинному и природному ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕМУ ВЕЛИКОМУ ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ АЛЕКСАНДРУ АЛЕКСАНДРОВИЧУ, САМОДЕРЖЦУ ВСЕРОССИЙСКОМУ, и ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА ВСЕРОССИЙСКОГО ПРЕСТОЛА НАСЛЕДНИКУ, ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЫСОЧЕСТВУ ГОСУДАРЮ ЦЕСАРЕВИЧУ и ВЕЛИКОМУ КНЯЗЮ НИКОЛАЮ АЛЕКСАНДРОВИЧУ, верно и нелицемерно служить и во всем повиноваться, не щадя живота своего до последней капли крови, и все к высокому ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА самодержавству, силе и власти принадлежащие права и преимущества, узаконенные и впредь узаконяемые, по крайнему разумению, силе и возможности, предостерегать и оборонять, и при том по крайней мере старатися споспешествовать все, что к ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА верной службе и пользе государственной во всяких случаях касаться может; о ущербе же ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА интереса, впредь и убытке, как скоро о том уведаю, не токмо благовременно объявлять, но и всякими силами отвращать и не допущать тщатися, и всякую вверенную тайность крепко хранить буду, и поверенный и положенный на мне чин, как по сей (генеральной), так и по особливой, определенной и от времени до времени ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА именем от предуставленных надо мною начальников, определяемым инструкциям и регламентам и указам, надлежащим образом по совести своей исправлять, а для своей корысти, свойства, дружбы и вражды противно должности своей и присяги не поступать, и таким образом себя вести и поступать, как верному ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА подданному благопристойно есть и надлежит; и как я пред Богом и судом Его страшным в том всегда ответ дать могу, как суще мне Господь Бог душевно и телесно да поможет. В заключении же сей моей клятвы целую слова и крест Спасителя моего. Аминь.»
Начал А. Г. Кольчугин свою работу в Московской думе при городском голове, купце-меценате С. М. Третьякове (1877-1881). Это был период адаптации и поиска возможностей приложения собственных сил и стараний в деле общественного самоуправления того периода. И хотя много времени тогда он уделял недавно созданному «Товариществу латунного и меднопрокатного заводов Кольчугина», работа гласного думы увлекла его в полной мере и стала на период до 1892 года его основной деятельностью.
В 1880-х годах Александр Григорьевич был назначен председателем Финансовой комиссии думы и принимал самое активное участие в реализации основных направлений ее хозяйственной деятельности. Все годовые сметы, как и отчеты об их реализации, формировались непосредственно им и часто сопровождались горячей полемикой с другими заседателями: обстоятельный анализ и аргументация в пользу того или иного изменения по каждой цифре были неизменными атрибутами таких обсуждений.
Например, на заседании 6 марта 1884 года во время обсуждения сметы расходов Московской городской думы, когда председатель сообщает, что Финансовая комиссия предлагает внести 37500 рублей –стоимость тех купонов, которые остаются в городской кассе за невыпуском облигаций – не в приход, а в расход, гласный думы Н. С. Четвериков высказывает недоумение и говорит, что не видит
практической цели вносить фиктивные цифры как в приход, так и в расход… купоны эти, названные в докладе собственностью города, никакой цены в настоящее время не имеют, потому что выпуск облигаций еще не разрешен думою в том порядке, как он указан Министром финансов… Кроме того, если дума допустит внесение этих фиктивных цифр, то тем самым, как бы предрешит выпуск облигаций, надобность в котором еще сомнительна.
Александр Григорьевич Кольчугин тут же парирует:
…если бы дума предрешила выпуск облигаций, то она внесла бы эту сумму в приход, но она предлагает внести сумму на уплату по купонам и на погашение в расход… Внесение этих сумм в смету не есть внесение в нее фиктивных цифр, а обусловливает только правильное счетоводство.
Четвериков вновь не соглашается с председателем Финансовой комиссии, теперь уже на предмет определения сметы:
Да разве смета составляется для обеспечения правильности счетоводства? Она служит только для руководства городской управе в сборе доходов и в производстве расходов… Как скоро факт сбора доходов и производства расходов совершится, тогда только наступит роль счетоводства: оно будет считать теми способами, которые употребляются в правильной бухгалтерии. В настоящее время думе нет никакой надобности обеспечивать счетоводство и вносить в смету фиктивные цифры, которые собою ничего не выражают. В смете должны быть показаны цифры, которые с одной стороны выражают ожидаемый доход, а с другой – предстоящий расход… Тем более, что смета балансируется без дефицита.
А. Г. Кольчугин, не желая отступать от своего мнения, просит думу баллотировать вышеизложенное заключение своей комиссии.
Прежде чем баллотировать вопрос, гласные П. М. Калашников и И. Н. Мамонтов желают узнать, как будет считаться погашение займа: с момента выпуска облигаций или в текущем году, хотя они еще не выпущены.
Н. С. Четвериков отвечает:
Когда городская управа войдет с представлением о выпуске облигаций, тогда будет время обсудить все условия и тогда, если понадобится, ассигновать какой расход, то для этого есть способ – или дополнительная смета, или особое со стороны думы разрешение. В настоящее время, когда нет никакого представления о необходимости выпуска облигаций, нет основания вести об этом разговор.
Далее он указывает на некоторое несоответствие в условиях этого займа, утвержденных Министром финансов и обязательных для исполнения: в одном пункте говорится, что заем выпускается сериями не более 1 млн. каждая, а в другом – что платеж процентов начинается 1 марта 1884 года (следовательно, или заем нужно сделать весь сразу, или выпустить облигации в разные сроки сериями, а серии и будут тем отличаться, что будут иметь разные сроки).
Председатель заседания Н. А. Алексеев сообщает, что утвержденная форма облигаций уже находится в Министерстве и на всех облигациях напечатано о поступлении процентов с 1 марта 1884 года.
После этого гласные думы принимают предложение председателя Комиссии А. Г. Кольчугина в следующей трактовке:
так как облигации не выпущены еще в публику и составляют ныне еще городскую собственность, то и причитающиеся за 1884 год по купонам проценты должны быть зачислены в доход города, как доход с принадлежащих городу процентов бумаг, а потому в §1 следует внести отдельною статьею надлежащую сумму, а именно 37.500 рублей.
Особенно бурные дебаты вызывали специальные предложения финансовой комиссии. Например: «поручить Управе ходатайствовать об отмене правил 1858г. и о представлении городу права самому определять таксу за воду».
Или: в мае 1884 года на обращение от 2 ноября 1879 года почетного опекуна, управляющего детской Московской больницей С. И. Барщева благодаря усилиям А. Г. Кольчугина по совместному докладу Комиссий финансовой и общественного здравия Московская городская дума приняла решение о выделении значительных средств на ремонт старого здания, приобретение земли и строительство нового здания Московской детской больницы на Бронной.
Нужно отметить, что не всегда приговоры (решения) Московской городской думы были эффективными и действенными. Зачастую долгие часы заседаний посвящались обсуждению незначительных вопросов.
Так, в апреле 1880 года обер-полицмейстер, генерал-майор Н. У. Арапов обратился в городскую Управу с отношением (заявлением), в котором просил запретить на улицах Москвы продажу гуттаперчивых шаров, мешающих движению транспорта. Рассмотрением этого обращения занялась Комиссия по составлению обязательных постановлений для городских жителей. В результате было сделано дополнение к постановлению от 6 мая 1879 года, которое воспрещало играть в мячи, бабки и другие игры, запускать бумажные змеи и воздушные шары на улицах, площадях и тротуарах Москвы.
Еще не один раз, в 1881, в 1884, в 1886 годах, дума возвращалась к этому вопросу. В докладе № 160 Комиссии по составлению проектов обязательных постановлений для городских жителей говорилось:
По улицам г. Москвы продаются вразнос выделываемые для детской забавы гуттаперчивые, наполненные газом шары, которые, будучи навязаны десятками на бечеву, при колебаниях от ветра пугают лошадей и могут чрез это служить причиною несчастных случаев. Кроме того, разносчики с шарами, толпясь на тротуарах, стесняют публику и беспокоят ее своими предложениями.
В конце концов, комиссия Московской думы приходит к выводу запретить в Москве разносную торговлю шарами, поскольку не находит в ней надобности и законных для нее оснований.
Иногда работа думы подвергалась критике, даже изнутри. В начале 1885 года в газете «Московские ведомости» появилось анонимное письмо, в котором «гласный третьего разряда» просил думу обратить внимание всего московского общества на печальное положение, в каком находится городское управление столицы и на опасности, которые, по его мнению, грозят в недалеком будущем всему городскому хозяйству:
Московское городское хозяйство… вот уже десять лет страдает хроническим безголовьем. У семи нянек, по пословице, дитя без глаза, а у нас в Москве городским хозяйством управляет и Дума, состоящая из ста восьмидесяти гласных, и Городская Управа, по закону подчиненная Думе, но благодаря постоянному разладу между гласными, а главное, отсутствию единой, направляющей силы в лице Городского Головы, действующая почти безотчетно. Около двух десятков лет прошло уже со времени введения в Москве нового Городового Положения, а ведь до сих пор наша Дума не могла составить указанной этим Положением инструкции для Управы, и управские отчеты не проверялись чуть не целых десять лет. Сметы городских расходов составляются, по-видимому лишь для исполнения формальности, потому что каждый год Управой делаются сверхсметные затраты на большие суммы, и дума утверждает такие расходы.
Вам, конечно, известна скорбная история Сокольничьей рощи. Рощу вырубили, а отвечать за её гибель было некому. Построили городской крытый рынок, затратили на него до ста тысяч рублей, несколько раз затем его переделывали, «приспособляли», и все это потребовало новых крупных расходов, а рынок все-таки остается убытком города. Стоит ли упоминать о том, в каком бедственном положении находятся наши водоснабжения, мостовые, сколько грязи на городских площадях? А это постоянное засорение нечистотами Москвы реки? Ждут холеры, а между тем в Москву реку свалили десятки тысяч возов грязного снега, с помойными выбросками и т. п. нечистотами, которые, при наступлении теплого времени станут разлагаться и заражать воздух. Почему же все это так делается? Потому что доглядеть некому.
Вот мы, гласные третьего разряда, мещане, цеховые, крестьяне, хотя и не получившие патентованного образования, как столь прославляемая «интеллигенция», которою нам постоянно тычут в глаза, хотя и не умеющие столь ловко «обделывать свои делишки», как многие из купечества и плетущиеся в хвосте его «интеллигенции», все это безголовье, всю эту неурядицу и распущенность в управлении городским хозяйством до горькой сердечной боли прочувствовали.
И мы решились, по мере сил, послужить своему родному городу, а потому первым делом после нашего избрания в гласные условились настойчиво добиваться выбора Городского Головы. Из множества заявленных в Городские Головы кандидатов согласились баллотироваться только двое: И. Н. Мамонтов и А. А. Пороховщиков. Если про г. Пороховщикова могут сказать, что он потерпел неудачу в собственном хозяйстве, то как же он может управлять таким хозяйством, как хозяйство города Москвы, то ничего такого нельзя сказать про г. Мамонтова, всегда усердно посещавшего Думские заседания и горячо отстаивавшего городские интересы.
Мы тем более решились поддерживать г. Мамонтова, что он честно и смело заявил о беспорядочном расстройстве нашего городского хозяйства и управления, признав при этом, что существующий способ этого управления следует перестроить до основания…
Не так отнеслись к выборам г. Мамонтова гласные 1-го и 2-го разряда избирателей: банкиры, купцы, почетные граждане и интеллигентные специалисты разных художеств. Обыкновенно они или отсутствуют в Думских заседаниях или говорят любезности Управе, по ихнему «нами избранной, облеченной нашим доверием», а как дошло до выборов Городского Головы, они чуть ни до единого явились в Думу из «своего полка», с каким злорадством поглядывали на нас, гласных третьего разряда, которых они обозвали презрительно кличкой Ахаль-Текинцев, чтобы понять до какой степени обострились отношения между ими и нами. Увы, полку их прибыло, и наши кандидаты потерпели неудачу на выборах.
Впрочем таких бахвалов хоть и большинство, но они, точно горланы на деревенской сходке, пойдут куда их за собой тихони-вожаки поведут, а у вожаков-то этих губа не дура, знает вкус в пироге общественном. Теперь, видите ли, водопровод нужно делать, канализацию устроить. Удалось нам. Да нескольким гласным из других разрядов отстоять от них водопровод, не допускать его постройки хозяйственным способом. Но водопровод всего десять миллионов будет стоить, а канализация обойдется в четыре, а быть может и в пять более; уже и на устройство водопровода они заем предлагали, а на канализацию его и подавно предложат. Пусть только состоится такой заем, вот тогда -то разные банковские заправилы свои делишки поправят, да перепадет и другим заинтересованным персонам, детишкам на молочишко. Вот почему для них нужно безголовье или интеллигентный журавль в лягушачьем царстве. Ну, скажите, ради Бога, кто тут Ахаль-Текинцы, мы или они ?
Просим вас усерднейше напечатать это письмо. Ещё не поздно и. быть может, Бог да Царское мощное слово отведет от нашей родной первопрестольной столицы беду, и наше городское хозяйство будет управляться умелою и сильною рукой.
На заседании Московской городской думы 29 января 1885 года письмо подверглось бурному обсуждению. В заявлении, подписанном 106 гласными, статью признали «ложною, вредною и недостойною» гласного думы и постановили:
- 1. Возбудить против автора письма уголовное преследование по изложенным выше обвинениям, для чего и поручить Городской Управе, согласно установленному законом порядку, принести по сему предмету жалобу, предварительно спросив редакцию Московских Ведомостей о том, кто автор письма, помещенного в вышеупомянутом № 21 Московских Ведомостей.
- 2. В том случае, если редакция Московских Ведомостей не пожелает объявить имени автора или же оставить сделанный Московскою Городскою Управою запрос об нем без ответа, в течении двух недель, возбудить упомянутое в пункте 1 уголовное преследование, на основании 1044 ст. улож. о наказ., против редактора Московских Ведомостей. Независимо этого, Дума поручила Управе напечатать вышеизложенное заявление гласных Думы в ближайшем номере Ведомостей московской Городской Полиции.
Дело было передано присяжному поверенному для предъявления иска судебным порядком к редактору «Московских ведомостей», но имело ли оно логическое завершение, мы так и не узнаем.
Большую часть того времени, когда А. Г. Кольчугин был гласным Московской городской думы, ему пришлось работать под руководством городского головы Николая Александровича Алексеева (1852 – 1893). Период его управления Думой был весьма результативным и плодотворным как для нее самой, так и для всей Москвы. Своей энергией и властной волей Алексеев осуществил два важных для города дела, перед которыми городская Дума с нерешительностью останавливалась более 10 лет: прокладку канализации и расширение Мытищинского водопровода. Как писал позднее один из думцев того времени, имея в виду Крестовские водонапорные башни, «приезжающим с севера в Москву две громадные Алексеевские башни уже издали внятно говорят о заслугах «этого головы».
Условия устройства водопровода обдумывались достаточно долго. В сентябре 1884 года Александр Григорьевич предлагает осуществить его либо на условиях концессии, либо хозяйственным способом.
В январе 1885 года Московская городская дума, наконец-то, утверждает и опубликовывает эти условия, согласно которым предполагаемый водопровод должен был при открытии доставлять 3500000 ведер воды в сутки, причем это количество воды должно было увеличиваться постепенно, по мере необходимости; сеть городских труб должна была иметь протяженность не менее 260 верст согласно утвержденному думой списку улиц; на каждые три версты сети должен был устраиваться минимум один водоразборный пункт; водосборные сооружения нужно было устроить так, чтобы в них не могла просачиваться вода из открытых источников, т.е. из рек, озер, запруд и т.д., а пожарными кранами можно было пользоваться для непосредственного тушения пожаров.
Дума ходатайствовала о бесплатном отчуждении земель, отходящих под водопроводные здания и сооружения, предполагая произвести это за счет предпринимателя – исполнителя. За точное выполнение условий контракта предприниматель платил залог в 300 000 рублей.
Предполагались штрафные санкции за следующие нарушения условий контракта: не соответствующую условиям контракта работу пожарных кранов, отсутствие в одном из водоразборных пунктов воды в течение 24 часов, нечистота воды в одном из водоразборных пунктов воды в течение 24 часов и др. Эти неисправности влекли за собой наложение следующих денежных штрафов: за первую, в течение года, неисправность – 500 руб., за вторую, в течение года, неисправность – 1000 руб., за третью, в течение года, неисправность – 1500 руб., за четвертую, в течение года, неисправность – 2000 руб., за пятую, в течение года, неисправность – 3000 руб.
После опубликования этих условий на имя Председателя комиссии по вопросу о водоснабжении Москвы А. Г. Кольчугина стали приходить письма от частных предпринимателей, желающих принять участие в строительстве водопровода концессионным способом. Среди них были как российские, так и иностранные граждане. Некоторые из них соглашались со всеми пунктами вышеизложенных условий концессии, другие высказывали свои возражения или дополнения.
Так, предприниматель Л. Семечкин, представляющий в России интересы Люттихского Общества Compagnie Generale des Conduites d’eau (Бельгия), в своем послании от 18 апреля 1885 года сообщает, что директор-распорядитель этого общества, господин Доат, совместно с коллегами подготовил четыре поправки, которые и хотел бы обсудить в Московской городской думе до окончания всех разведывательных работ, необходимых для составления технического проекта.
Первая поправка касалась пропускной способности будущего водопровода в размере 10 млн. ведер воды в сутки. Такое количество, по мнению г-на Доата со товарищи, будет для них очень обременительно, так как приведет к значительному увеличению строительного капитала, проценты на который концессионеры ожидают лишь по истечении многих лет.
Вторая поправка содержала требование установить более точную, чем указана в условиях, норму для определения качества воды во избежание возникновения возможных споров между городом и предпринимателями.
В третьей поправке говорилось о том, что думе необходимо до момента внесения предпринимателями требуемых залогов предъявить им подробно изложенные права и обязанности, которые будут на них возлагаться при пользовании водопроводными сооружениями со дня открытия водопровода.
Четвертая поправка – это просьба изменить систему штрафов так, чтобы «концессионеры имели со своей стороны гарантию в том, что штрафы будут налагаемы на них по действительной вине их, а не по произволу тех или других чиновников Управы».
В очередном письме «Алтухов, Макфарланг, Странг и Кº» тоже приводятся замечания к условиям думы, содержащие различные технические характеристики. Думаем, некоторые из них будут интересны для наших читателей.
Господин Алтухов, определяя ежедневную норму воды для Москвы, опирался на данные о функционировании водопровода Санкт-Петербурга с 1 по 8 декабря 1884 года: в четверг общий расход воды составил 3043033 ведра, в пятницу – 2847935 ведер, в субботу – 3151732 ведра, в воскресенье – 2752415 ведер, в понедельник – 3157507 ведер, во вторник – 2729480 ведер, в среду – 2892013 ведер.
В течение летнего времени отношение часовых расходов воды оставался, по наблюдениям г-на Алтухова, приблизительно равнозначным зимнему, так как излишний расход воды на поливку улиц в течение дня уравновешивался значительным уменьшением потребления воды для домашних дел ввиду того, что наиболее состоятельное население города выезжало на дачи.
Также Алтухов отмечает большое разнообразие рельефа центральной части Москвы, где располагалось значительное количество бульваров, что могло стать причиной ощутимой разницы в напоре воды, так как амплитуда уровня поверхности земли в этой части Москвы составляла от 4 до 23 сажень.
В условиях думы относительно стоимости подаваемой воды указывалось на ее снижение в случае увеличения суточного потребления: 12 копеек за 100 ведер воды, если в сутки ее потребляется до 4 млн. ведер, и 9 копеек за 100 ведер, если в сутки ее потребляется от 8 до 10 млн. ведер.
«Алтухов, Макфарланг, Странг и Кº» предлагают свой вариант:
Плата за воду, проводимую в дома или отпускаемую из водоразборных бассейнов в бочки, для продажи или для собственного употребления, устанавливается как максимум в 12 коп. за 100 ведер. Когда же среднее за год суточное платное потребление воды превысит 5 000 000 ведер, то цена за воду будет понижена до 11 коп. за 100 ведер, а когда среднее за год суточное потребление воды платно превысит 10 000 000 ведер, то цена за воду будет понижена до 10 коп. за 100 ведер.
При употреблении воды для фабрик, заводов, мастерских и бань тариф за воду будет соответственно понижаться на 25%.
Одним из главных условий обустройства водопровода в Москве городская дума ставит строительство всех водопроводных принадлежностей из русских материалов: такому предпринимателю гарантировалось предпочтение при равных условиях с другими предпринимателями. Поэтому к Алтухову, представлявшему в России английскую машиностроительную компанию, у большинства в Московской городской думе было отрицательное отношение. Результатом этого явился документ, составленный гласным И. Н. Мамонтовым, в котором говорилось, что:
…предложение г. Алтухова есть лишь хорошо обставленный способ получать громадный процент на затраченный капитал в ущерб населению Москвы, при чем это же предложение никогда не даст правильного и полного водоснабжения Москвы и создаст иго хуже ига татарского.
Несмотря на то, что подготовка и осуществление строительства водопровода в Москве были сложным и трудоемким процессом, поскольку требовали высоких профессиональных знаний, точных расчетов и аналитических сравнений различных вариантов его реализации, Н. А. Алексеев и А. Г. Кольчугин успешно справились с поставленными перед думой задачами, и строительство водопровода в Москве началось, а спустя несколько лет – успешно завершилось.
Еще одним из самых значительных дел Думы «алексеевского» периода стало строительство Верхних торговых рядов на Красной площади, к которому А. Г. Кольчугин имел самое непосредственное отношение, поскольку руководил этим строительством. Интересно, что и строительство было отнюдь не новым делом для Кольчугиных: Никита Никифорович за постройку в Москве Покровских (Красных) казарм был награжден двумя медалями.
Необходимость реконструкции торговых рядов назрела уже давно. Ряды на Красной площади существовали с XVI века и неоднократно перестраивались. После пожара 1812 года по проекту архитектора О. И. Бове они были восстановлены, но к началу 1870-х года пришли в совершенную ветхость. Не одно поколение московских купцов прошло выучку в качестве «мальчиков» в тесных, темных и грязных клетушках – лавках своих отцов.
На Ильинке и Никольской (так называемом «Городе»), действительно, преобладала купеческая клиентура.
Хотя и там были магазины более или менее богатые, но все же большинство мест среди них занимали так называемые ряды… Это была руина с грязными и темными проходами, протекавшими крышами, холодная, сырая и до того темная, что покупатель с трудом мог разглядеть свою покупку. Особенно славился сундучный ряд, но не сундуками и подобными им предметами, а квасом. В помещении, выходящем на проход и очень похожим на конюшенное стойло, предлагались квасы разного сорта с пирожками тоже с самой разнообразной начинкой. Квасы и пирожки были превосходны, но чистоплотность отсутствовала вовсе. Так пирожок подавали на обрывке газетной бумаги, а есть его надо было руками, ибо ножей и вилок не полагалось…
В. М. Голицин. Старая Москва. Записки отдела рукописей.
Угловые здания городских рядов, выходившие на Ильинку и Никольскую, именовали «глаголями»: в Ильинском торговали фруктами, гастрономическими и бакалейными товарами; в Никольском – писчей бумагой, письменными и канцелярскими принадлежностями, книгами. Между глаголями, во всю длину Красной площади, находилась самая бойкая и оригинальная часть Гостиного двора – Ножовая линия (по которой, кстати, И. Г. Кольчугин с сыном Ваней ежедневно проходил к своему книжному магазинчику).
С одной стороны ее были расположены лавки с модными товарами, с другой, между наружных дверей, выходивших на Красную площадь, в каменных простенках помещались многочисленные шкафчики. Каждый шкафчик занимал пространство в три аршина в длину и два аршина в ширину. Торговавшие в них купцы всегда находились с наружной стороны прилавка. Шкафчики для торговли были крайне неудобны, а для здоровья торгующих безусловно вредны; около них был всегда сквозной ветер; зимой в метель их заносило снегом. Летом поливало косым дождем. Поэтому большинство купцов, торговавших в шкафчиках, часто простуживались и болели. В шкафчиках торговали дешевыми кружевами, бахромой, пуговицами, иголками, разными отделками и т.п. Проход между лавками и шкафчиками был шириной в четыре аршина. Выставки в лавках были маленькие и плохие, их заменяли купцы и их приказчики, которые стояли около своих лавок и громко зазывали к себе проходившую публику. Указывая пальцем на свои лавки, они выкрикивали: «Пожалуйте, у нас есть для вас атлас, канифас и прочие шелковые товары».
Ушедшая Москва. Воспоминания современников о Москве второй половины XIX века.
В марте 1885 года Московская городская дума принимает решение (приговор) за № 24 об издании специальных предписаний для постройки в городе галлерей-пассажей, которые вступили в силу через две недели со дня их опубликования:
1) Здания, предназначаемые для помещения торговых галлерей, могут быть только каменными, причем магазины должны быть отделены друг от друга каменными стенами толщиною не менее 1 ½ кирпича, без пролетов, деревянные перегородки между магазинами отнюдь не допускаются. Полы в галлереях и проходах должны быть из несгораемого материала.
2) Потолочные покрытия во всех этажах здания должны быть из несгораемого материала, такой же потолок должен быть и в тех частях здания, которые и не предназначаются для торговли.
3) Наружные карнизы вокруг зданий, а равно карнизы внутри галлерей, должны быть устраиваемы из несгораемых материалов, металлические карнизы на деревянных пушках или досках воспрещаются.
4) Ширина галлерей должна быть не менее восьми аршин.
5) Световые фонари над проходными галлереями могут быть только металлические на несгораемом основании.
6) Лестницы во всех помещениях, даже и те, которые ведут на чердак, должны быть из несгораемого материала.
7) Под общими лестницами воспрещается делать деревянные перегородки и чуланы.
8) Отопление всех торговых помещений может быть только центральной системы, т. е. духовое или водяное; отдельное отопление каждого магазина не допускается; там же, где таковое отопление уже существует и в магазинах устроены деревянные полы, вменяется в обязанность при устьях печей полы эти обшить листовым железом или заменить каменными на пространстве 4 кв. аршин. Употребление в торговых помещениях переносных и временных печей не допускается.
9) От ближайшей магистральной трубы городского водопровода должна быть проложена труба к зданию галлерей и снаружи здания у входа в галлерею устроен пожарный кран для использования водою только во время пожара.
10) Торговые галлереи должны быть соединены с ближайшими пожарными командами телеграфными пожарными звонками.
Решительно взявшиеся за дело А. Г. Кольчугин и Н. А. Алексеев в 1886 году добились, наконец, того, что реконструкция торговых рядов, откладывавшаяся аж с 1869 года, началась. Алексеев, по свидетельству товарищей по Думе, был в этом деле резок и даже дерзок: купцы не хотели покидать старые лавки, требовали все время отсрочек, не освобождали насиженных мест, оттягивая слом ветхих зданий. Не обошлось без скандала, о котором упомянул в письме к матери двоюродный брат городского головы К. С. Алексеев.
Во время последней перестройки Верхних торговых рядов на Красной площади, у кремлевской стены, были поставлены временные железные балаганы, куда и предложили перейти торговцам, но купцы упорно не хотели уходить из рядов, со своих насиженных мест. Тогда административной власти пришлось прибегнуть к принудительным мерам. После довольно продолжительных переговоров и отсрочек, когда в Гостином дворе были открыты все лавки, в ряды явилась полиция и приказала рядским сторожам немедленно заколотить проходы и двери в Ножовую линию и в ряды Узенький и Широкий… Купцы были настолько поражены слишком энергичным распоряжением полиции, что в первое время не знали, что нужно делать, кого просить. Решено было немедленно ехать к генерал-губернатору и обер-полицмейстеру с просьбой отменить распоряжение полиции и дать возможность купцам перебраться в железные ряды без принудительных мер. Но ввиду того, что купцам уже была сделана не одна, а несколько отсрочек, просьба их не была уважена… Некоторые купцы считали себя разоренными и сошли с ума. Один из них, некто Солодовников, зарезался в Архангельском соборе… На другой день купцы из заколоченных трех рядов начали быстро перебираться в железные балаганы. Спустя две недели таким же образом выселили следующие три ряда, а затем и остальные.
Ушедшая Москва. Воспоминания современ-ников о Москве второй половины XIX века.
В 1887 году Александр Григорьевич возглавил комитет лавковладельцев, в 1888 году – правление вновь организованного «Общества Верхних торговых рядов на Красной площади в Москве». Акционерный капитал последнего составил 9,4 млн. рублей, акции продавались российским подданным христианского вероисповедания, Государственному банку, Московскому купеческому банку, Первому обществу взаимного кредита, Московскому торговому банку, православным церквям и монастырям.
В феврале 1889 года в залах Исторического музея прошел конкурс проектов нового здания. 17 февраля на просмотр проектов прибыл генерал-губернатор Долгоруков, осмотревший выставку в сопровождении А. Г. Кольчугина и его товарищей. Не обошлось без курьеза, о котором вспоминал сопровождавший Долгорукова И. Е. Забелин, председатель Общества истории и древностей российских, фактический руководитель Исторического музея:
«Сходя с лестницы, генерал-губернатор на последней, к счастью, ступеньке, оступился и растянулся и руками и ногами, тотчас его подняли. Ничего, молодцом. Он шел с губернатором, князем Голицыным, разговаривая. Между купцами испуг и переполох… Вечером князь Щербатов ездил справляться. Сказали, в театре. Значит, ничего».
На конкурсе, в котором принимали участие проекты архитекторов Москвы, Петербурга, Нижнего Новгорода, Одессы, Берлина. Первая премия в 6 тысяч рублей была присуждена проекту № 27, шедшему под девизом «Московскому купечеству». Автор, академик архитектуры А. Н. Померанцев, использовал в проекте опыт создания машинного и художественного павильонов на Всероссийской художественно-промышленной выставке 1886 года в Нижнем Новгороде: металлические остекленные перекрытия большого пролета, железобетонные конструкции, позволявшие увеличить пролеты перекрываемых пространств, расширить окна. Инженерная система здания была разработана В. Г. Шуховым – в последующем автором радиобашни на Шаболовке.
К строительству рядов (1890 – 1893) возглавленное А. Г. Кольчугиным Общество привлекло свыше 50 фирм и предпринимателей. Значительные археологические находки, обнаруженные во время строительства, были переданы Историческому музею.
Одной из традиций русской архитектуры того времени было украшение иконами фасадов общественных зданий. Поэтому Правление первым делом разместило заказ в мастерской художника А. Н. Фролова (1830-1909) на изготовление мозаичных образов.
Со стороны Красной площади над центральным входом был размещен образ Спаса Нерукотворного, обращенный к Спасской башне Кремля; со стороны Никольской улицы (1-я линия) был установлен образ Казанской Божией Матери, обращенный на Казанский собор; над входом 2-й линии – образ Николы Чудотворца, скопированный с древнего образа, обнаруженного в римских катакомбах. В 1993 году две сохранившиеся иконы со здания Верхних торговых рядов после реставрации были возвращены на свое место.
По мнению Сергея Слуцкого (1860-1903), наблюдавшего за изменениями в жизни Москвы второй половины позапрошлого века, русское купечество стремилось воплощать свои намерения в сохранении русского стиля, русских традиций как в строительстве, так и в быту, в одежде:
Я шел за ними и смотрел по направлению их взглядов: невероятная шляпка, плечи с верблюжьими горбами, от пояса до пяток – разрез, в который протиснута цветная материя, одним словом, обычное уже для нас безобразие и безвкусие.
…К счастью, не это одно видишь на улицах Москвы. Мы можем встречать на них лиц, по-видимому, из купеческого и мещанского звания, одетых чисто и хорошо, но по-русски. Большая аккуратность, доброта материй (у женщин порой и роскошь) показывают, что эти лица имеют достаточно средств, чтоб нарядиться по-иностранному, но не желают этого – и хорошо делают. Они выигрывают в достоинстве, в пристойности и в красоте наряда.
…У немногих сравнительно домов в Москве над воротами или главным входом помещается святая икона. Некоторые дома украшены лишь кариатидами, статуями или головами Медузы, Феба, зверей и т.п. Большая часть не имеет никаких украшений: одни пустые места.
Обычай украшать дом кариатидами, колоннами, статуями, головами и т.п. пришел к нам из Италии. Там он не был бессмысленным. Во времена язычества Рима то были изображения божеств, охранявших дом. Много позднее, среди полного и давнего торжества христианства, в Италии опять вернулись к этим украшениям. Они уже много веков как перестали иметь религиозное значение, но они были интересны и дороги итальянцам как свое, древнее, народное и красивое изображение. К тому же благочестивый обычай украшать… дома изображением христианских святых далеко не так был всеобщ в Италии, как он был всеобщ на Руси.
У нас нарушение благочестивого древнего обычая и замена заветной иконы изображениями совершенно чуждыми для нашей жизни есть бессмыслица, против которой – века русской истории и которая свидетельствует лишь о невероятном и часто неприличном легкомыслии нашем.
В московских архивах нам удалось найти немало интересных документов, касающихся строительства торгового пассажа на Красной площади, находившегося под патронажем Московской городской думы. Предлагаем вашему вниманию три письма за подписью председателя Правления А. Г. Кольчугина в Московскую городскую управу.
3 августа 1892 года.
На отношение Городской Управы от 17-го июля за № 12601 Правление Общества верхних торговых рядов имеет честь уведомить, что оно согласно на предлагаемое в помянутом отношении изменение первоначального проекта перепланировки проезда Никольской улицы, т.е. чтобы отметка пола здания верхних рядов на углу Никольской и Красной площади была уменьшена на 0,09 сажени вместо проектированной 9,59, т.к. тогда, назначая высоту рядского тротуара над мостовой в 8 вершков и распределяя отметки по ширине улицы, становится возможным, как это видно из помянутого отношения Городской Управы, перепланировать Никольскую без подъема Иверского проезда и без засыпки тротуара Казанского Собора. Что касается суммы до трех тысяч пятисот рублей, в каковую исчислена стоимость этой работы, как значится в отношении Городской Управы, то таковая может быть внесена в Казначейство Управы по первому требованию. Доставленный Управою чертеж при сем прилагается.
12 августа 1892 года.
Правление Общества верхних рядов имеет честь уведомить Московскую Городскую Управу, что работы по оштукатурке фасада верхних рядов на Никольской улице окончены и к 10-му сего августа забор по Никольской будет снят, почему не встречается препятствий к производству земляных и мостовых работ по Никольской улице с этого времени. В виду сего и на основании состоявшегося на сей счет соглашения с Городским Управлением, Правление имеет честь покорнейше просить не отказывать в распоряжении о приступе к работам по перепланированию Никольской улицы и по устройству на ней на протяжении от Ветошного проезда асфальтовой мостовой.
24 августа 1892 года.
Ввиду возможного в будущем асфальтирования проезда по Красной площади у здания Верхних рядов но не предрешая ныне этого вопроса, Правление Общества верхних торговых рядов в отмену отношения своего от 18 сего августа за № 1000, на основании состоявшегося по сему постановления Совета имеет честь уведомить, что оно избирает второй вариант сметы по устройству асфальтовой мостовой по Никольской и перепланировки проезда с заменою лотка по Красной площади трубою, как оно подробно разъяснено в отношении Городской Управы от 18 сего августа за № 16.365. Тринадцать тысяч триста пятнадцать рублей по исчисленной Городскою Управою смете при сем препровождаются.
Наконец, в 1893 году на издавна отведенном для торговли месте – продольной стороне Красной площади – встало торговое сооружение нового типа. В отделке здания для воспроизведения многочисленных древнерусских декоративных форм были использованы гранит, мрамор, радомский песчаник.
Новое здание рядов было весьма современно, хорошо механизировано и являлось одним из самых грандиозных в Европе пассажей. Вместе с тем новые торговые ряды, по мнению современников, имели и ряд неудобств.
В Китай-городе пожаром были уничтожены все дома, множество лавок, разграблен и сожжен до основания Гостиный двор. Последний был возобновлен в 1814 году, в том виде он просуществовал до 1886 года, когда за ветхостью был сломан, и на ею месте теперь построены красивые (но для торговли не совсем удобные) здания Верхних торговых рядов. При их постройке главное внимание было обращено на наружный фасад и внутреннее устройство трех крытых галерей с таким же числом поперечных проходов. Правда, строители в этом отношении достигли своей цели; фасад и галереи вышли стильны и красивы, но при этом было упущено из виду самое главное – устройство торговых помещений, удобных для торговли. Благодаря этому в Верхних торговых рядах магазины в первом этаже вышли с низкими потолками и сжатые со всех сторон колоссальными каменными столбами и арками. В магазинах мало воздуха и света и еще меньше, удобства. Зато магазины во втором этаже, то есть там, где покупателей никогда не бывает, сделаны вышиной двенадцать аршин. Покупатели во второй этаж не ходят, потому что винтовые чугунные лестницы настолько узки и неудобны, что по ним не каждый может ходить…
Ушедшая Москва. Воспоминания современ-ников о Москве второй половины XIX века.
Конечно, можно упрекать архитектора в том, что декоративный «убор» рядов выглядит сухим и невыразительным, но нельзя отрицать того, что за короткое время усилием многих людей под руководством А. Г. Кольчугина был осуществлен грандиозный проект – выстроено здание (современный ГУМ), без которого и ныне живущие москвичи и гости столицы не представляют, пожалуй, главную площадь нашей страны.
Александр Григорьевич возглавлял также комиссию по строительству здания Московского купеческого общества на Кузнецком мосту, архитектором которого был выбран Александр Степанович Каминский (1829-1897). По мнению Московского купеческого общества, он обладал достаточным практическим опытом, так как имел большое количество своих осуществленных проектов: залы Третьяковской галереи (1870 – 1890), комплекс зданий Третьяковского проезда (1871), особняк С. М. Третьякова на Пречистенском бульваре (1872), дом А. В. Лопатиной на Большой Никитской улице (1876), комплекс павильонов для Всероссийской художественно-промышленной выставки на Ходынском поле (1881 – 1882) совместно с архитектором А. Е. Вебером, часовня Святого Пантелеймона на Никольской улице (1881 – 1883), колокольня церквей Ильи Обыденного, Ризоположения на Донской, Сергия в Рогожской, собор Николо-Угрешского монастыря (1880 – 1890), церковь общины Святого Александра Невского в селе Акатьево Клинского уезда (1890 – 1892) и др.
Кроме того, с 1881 года А. С. Каминский преподавал в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, под его руководством начинал творческий путь будущий видный зодчий Ф. О. Шехтель. В 1890 году Каминский редактировал «Художественный сборник работ русских архитекторов и инженеров». Его живописные работы по достоинству оценил П. М. Третьяков, приобретший для своей галереи несколько акварелей Каминского.
Архитектором Купеческого общества Александр Степанович состоял с 1867 года и за это время возвел или перестроил для него не одно здание: биржу на Ильинке (1873 – 1875), Андреевскую богадельню (1884 – 1885), Александровскую больницу (1887), Солодовниковскую богадельню (1886) и др. Но судьбе было угодно, чтобы столь многолетнее и успешное сотрудничество завершилось трагедией и громким скандальным делом, связавшим имена А. С. Каминского и А. Г. Кольчугина.
Крупные неприятности, связанные с домом на Кузнецком мосту, поджидали Александра Григорьевича не один год. Этот дом был передан его владельцем К. А. Поповым по завещанию Московскому купеческому обществу в качестве пожертвования еще в октябре 1872 года. Долгое время семь из восьми помещений дома сдавались Купеческим обществом в аренду под магазины и квартиры, пока 20 января 1879 года полицейский надзиратель не обратился в Купеческую управу с жалобой на «неисправность» дома. А. С. Каминский, которому Управа поручила осмотреть дом, 27 марта 1879 года поставил ее в известность, что во избежание опасности следует очистить квартиры от жильцов. Осматривавший дом вместе с архитектором А. Г. Кольчугин уже тогда отдал распоряжение о выселении жильцов «до начатия предполагаемых работ г-м инженером М. А. Поповым по возведению нового здания с подвалом». Кроме того, осознавая, что сумма в 39000 рублей (согласно смете, составленной Каминским) довольно значительна, доложил об этом в Совет выборных и был готов, не затягивая, изложить суть дела. Была даже создана специальная строительная комиссия, но дело так и застыло на этом этапе, а разрушавшийся уже дом по иронии судьбы дождался, когда А. Г. Кольчугин в 1887 году заступил на должность Старшины Московского купеческого сословия.
1 апреля 1888 года Александр Григорьевич вновь докладывал Совету выборных о ветхости дома на Кузнецком и необходимости его перестройки. Он же возглавил соответствующую комиссию и на правах старшины разрешил приступить «к разборке и сломке дома по согласованному плану архитектора Каминского».
Трагедия произошла 11 октября 1888 года: в 3 часа пополудни на стройке нового дома обрушилась часть стены, пострадали 22 человека, из которых 11 скончались. 19 октября объединенное заседание строительной и финансовой комиссий постановило «просить Управу собрать подробные сведения о семейном положении умерших и тяжело раненых, чтобы затем определить размер пособий». Впоследствии их будет назначено 24.
Как ни пытался Александр Григорьевич сдерживать коллег, в Совете выборных «начались взаимные обвинения». Досталось и Каминскому. Выборные констатировали, что он «износился и обленился», но все-таки сошлись на том, что человек он честный и «не было примеров, чтобы он что-нибудь недоделал».
Под впечатлением от случившейся катастрофы о строительстве злополучного дома на время забыли. Так что в мае 1889 года архитектор Каминский был вынужден напомнить А. Г. Кольчугину, что «дальнейшее замедление в его окончании… может повлечь за собой такие последствия, которые вполне в данную минуту предвидеть невозможно». Однако все предпринятые старшиной попытки получить разрешение на продолжение строительства не принесли результата: следователь запретил продолжение постройки вплоть до приговора суда. Разрешение на выдачу чертежей, находившихся в Судебной палате, было получено лишь в апреле 1890 года, а в мае, наконец, было разрешено возобновить строительство, но при условии надзора за ним губернского архитектора. К сентябрю на месте разрушенной была возведена новая стена. Позднее красавец-дом на углу Кузнецкого и Неглинной все же будет построен.
Дело по бывшему дому Попова прошло все судебные инстанции: окружной суд, судебную палату, Сенат. В Сенате заключение по кассационной жалобе дает обер-прокурор, цвет и гордость русской юридической мысли и практики Анатолий Федорович Кони. За пюпитром защиты – В. М. Пржевальский и златоуст русской адвокатуры Ф. Н. Плевако. На скамье подсудимых тоже не рядовые лица: первый для своего времени «строитель» Москвы А. Каминский, два дипломированных специалиста – М. Попов и К. Книппер; выборные Московского купеческого сословия А. Кольчугин, А. Берников, П. Щапов, М. Кузнецов; товарищ Московского городского головы М. Ушаков и члены Московской городской управы А. Потемкин, Н. Нагорнов, Н. Юнг.
Первый раз дело слушалось 30-31 мая 1889 года, но суд продолжался до января 1893 года. Между Московской городской думой и прокурорским надзором Московской судебной палаты возникло разномыслие относительно обвинения в адрес архитектора Каминского и председателя Строительного комитета Кольчугина. Дума издала постановление не предавать их суду. 13 июля 1890 года Сенат посылает Московскому губернатору указ о необходимости привлечения указанных в документах членов думы, управы и архитектора к ответственности.
Шестидесятилетний А. С. Каминский, будучи признан виновным в нарушении технологии строительства и допущении использования недоброкачественных материалов, был приговорен к аресту на военной гауптвахте на три месяца. Пятидесятилетний потомственный почетный гражданин А. Г. Кольчугин, обвиненный в необоснованном ускорении строительства, подвергся «строгому выговору в присутствии суда».
Кроме строительной деятельности, еще одной традиционной обязанностью купцов Кольчугиных была попечительская деятельность: прадед Александра Григорьевича в 1817 году входил в состав Совета Московского коммерческого училища. Сам Александр Григорьевич попечительствовал над Петровско-Хамовническим училищем в Москве с момента его основания в 1875 году. Именно на это училище обратил свое внимание Л. Н. Толстой, перебравшись в октябре 1882 года вместе с семьей из Ясной Поляны в дом, купленный им в Долгохамовническом переулке.
…Дом Толстого в своем первоначальном виде был построен между 1800-м и 1805-м гг., когда усадьбой, значительно большей по размерам, владел князь И. С. Мещерский. В течение восьми десятилетий XIX в. владение многократно меняло хозяев. Толстой приобрел дом, а также надворные постройки, расположенные на территории в один гектар, летом 1882г. у коллежского секретаря М. А. Арнаутова. С трех сторон усадьбу окружали ткацкая и парфюмерная фабрики, пивоваренный завод и общежития рабочих. «Я живу среди фабрик, – писал Толстой. – Каждое утро в 5 часов слышен один свисток, другой, третий, десятый, дальше и дальше». …А за пивоваренным заводом находилось самое, пожалуй, оживленное и притягательное место Хамовников – Девичье поле. С давних пор здесь устраивались празднества, народные гулянья, выступали клоуны, дрессировщики, гимнасты, фокусники, хоры цыган и русских песенников. Толстой часто бывал на Девичьем поле, смотрел представления, покупал детям сладости, общался с простыми людьми.
Н. Н. Хитайленко.
Лев Толстой в Хамовниках.
Посетив в декабре 1888 года городскую Хамовническую школу, писатель подал прошение о разрешении ему преподавать. Как развивались события дальше, видно из переписки Толстого с училищем, сохранившаяся в делах училищного совета Московской городской управы в Центральном государственном историческом архиве Москвы.
Что представляли собой вечерне-воскресные классы, или школы? Они появились в Москве в 1876 году и предназначались для учеников ремесленных мастерских и несовершеннолетних рабочих. В положении об этих школах говорилось, что они открываются при всех мужских городских начальных училищах, что туда принимаются ребята от 12 до 17 лет, занятия проводятся каждый день, кроме субботы, срок обучения три года. В докладе совета попечителей начальных училищ в связи с открытием вечерне-воскресных классов констатировалась почти поголовная неграмотность среди той самой категории ребят, «которые не могут учиться в утренней школе, так как им прежде всего нужно зарабатывать себе кусок хлеба». В частности, указывалось, что среди мальчиков и девочек от 12 до 16 лет, работающих на фабриках и в ремесленных заведениях Москвы, не знакомы с грамотой 70 процентов мальчиков и 80 процентов девочек. Для девочек, однако, вечерние классы решили не открывать.
Г. Пожидаев. Нести свет: малоизвестная страница из жизни Л. Н. Толстого.
7 декабря Л. Н. Толстой встретился с попечителем училища А. Г. Кольчугиным, который на следующий же день направил члену Московской городской управы И. А. Лебедеву следующее письмо:
«Граф Лев Николаевич Толстой изъявил желание участвовать в преподавании вечерним ученикам заведуемого мною Городского училища, вполне согласуясь с существующей программой, в виду сего имею честь обратиться к Вам за разъяснением: могу ли я допустить Его Сиятельство к участию в преподавании в заведуемой мной школе».
Обратись с подобным прошением простой учитель, вероятно, такого запроса не последовало бы. Но Лев Николаевич находился тогда в определенном разладе с существующим положением вещей, в том числе и в области народного образования.
Сразу принять решение по этому делу не смогли и более высоко стоящие чиновники. 9 декабря инспектор народных училищ Московской губернии И. Ю. Некрасов сообщил в училищное отделение Московской городской управы, что он еще не решил, допустить или нет графа Л. Н. Толстого к преподаванию в вечерне – воскресных классах. Спустя 8 дней инспектор запрашивает в училищном отделении Управы информацию, желает ли граф Толстой принять на себя преподавание всех предметов вместо какого-нибудь учителя или преподавать отдельный предмет, а также будет ли он постоянно посещать упомянутые классы в течение всего учебного года или преподавать разово.
Чтобы ответить на поставленные вопросы, А. Г. Кольчугин, к которому 20 декабря Управа обратилась за разъяснениями, был вынужден вторично встретиться с писателем и 31 декабря дал по инстанциям затребованный ответ:
«Граф Л. Н. Толстой объяснил, что он не принимает на себя преподавание какого-либо определенного предмета, также не принимает на себя ведение отдельного класса; он желает постоянно заниматься с более слабыми учениками в I и II классах по русскому языку и арифметике, причем в одном из них будет заниматься он сам, в другом – дочь его, имеющая диплом домашней учительницы».
9 января 1889 года в училищное отделение Московской городской управы пришла заключительная реляция инспектора народных училищ: запретить графу Толстому и его дочери преподавание в вечерне-воскресных классах Петровско-Хамовнического училища.
Для исследователей жизни и творчества Л. Н. Толстого этот эпизод весьма интересен тем, что «Лев Николаевич впервые, может быть, решил поглубже окунуться в рабочую среду, к которой, впрочем, он уже давно приглядывался. И здесь с болью отмечал ту же, что и в деревне, нищету и бесправие человеческое». Так, еще в апреле 1884 года он записал в дневнике: «Пошел на балаганы, хороводы, горелки. Жалкий фабричный народ – заморыши. Научи меня, боже, как служить им. Я не вижу другого, как нести свет без всяких соображений».
А знал ли Толстой народ, ведал ли, что и главное как нужно ему преподавать? Возможно, Лев Николаевич и его дочь действительно могли внести живую струю в атмосферу «вялости и глупости» в классе. Но здесь вспоминается другая попытка Л. Н. Толстого нести знания в массы, которую так хорошо описал И. Д. Сытин. Речь идет о периоде, когда многие вполне серьезно утверждали, что для народа «нужна какая-то особая литература, которая должна заниматься мужиком и мужицким интересом»; все же, «что создано творчеством до сих пор, не годится, надо создать новое, мужицкое, народное». Именно тогда Л. Н. Толстой заявил, что сочинения Пушкина, Гоголя, Тургенева, Державина «не нужны для народа и не принесут ему никакой пользы».
Эти странные, сгоряча высказанные мнения покоились, конечно, только на догадках. Толстому казалось, что Пушкин не нужен народу, что купец и мужик останутся холодны к нашему национальному поэту. Но насколько эти догадки были справедливы? Я произвел опыт и на основании опыта беру на себя смелость утверждать, что и Л. Н. Толстой, и Н. К. Михайловский были на тысячу верст от действительности.
И. А. Сытин.
Жизнь для книги.
В то время, когда многие представители дворянства и интеллигенции только делали попытки как-то найти себя в жизни и быть полезными народу и обществу, попытки какие-то болезненные, надломленные, представители другого социального слоя – купечества – во всех уголках страны, в ее бесчисленных городах и селениях, неустанно, день изо дня трудились, и не только над преумножением собственного капитала. Они давали жизнь школам, училищам, больницам, приютам и богадельням, именно они вкладывали средства в благоустройство городов, занимались благотворительностью, оставляя городам и соотечественникам не только огромные денежные средства, прекрасные церкви, здания, но и картинные галереи, и редчайшие коллекции.
За заслуги общественной деятельности А. Г. Кольчугин «по засвидетельствованию начальства об особом усердии и похвальной деятельности по должности старшины Московского купеческого сословия» в 1888 году был «пожалован» орденом Святой Анны 3-й степени и возведен в потомственное почетное гражданство города Москвы, а по представлению Министра финансов в 1895 году – орденом Святой Анны 2-й степени.
[1] Брандмайор (нем.) – полицейский чиновник, имевший в городах в непосредственном ведении пожарную команду, лошадей, инструменты.
[2] Пристяжка – запряжка лошади сбоку от оглобель в помощь коренной.